Вся советская земля
загудела гудом.
Под Нескучным
у Кремля
выстроено чудо.
Кумача казистого
пламя улиц за́ сто:
Первая из Выставок
Сельского хозяйства.
В небесах —
моторов стая.
Снизу —
люди, тискаясь.
Сразу видно —
не простая,
Всероссийская.
И сейчас
во все концы
ВЦИКом посланы гонцы
к сентябрю
на Крымский брод
деревенский звать народ.
Жил в деревне
дядя Клим,
пахарь,
работяга.
Клич гонцов услышан им,
Клима тянет тяга.
Чуть в окно забрезжил свет,
Клим встает с полатей,
прибегает в сельсовет:
— Экспонаты нате! —
Экспонаты обсудив,
почесав за кепкой,
молвят:
— Дивушко из див —
на два пуда репка. —
А за репкой этой им
кажет куру дядя Клим.
Хоть езжай на ней верхом, —
лошадь,
а не кура.
Видно, Клим умом не хром,
голова не дура.
— Поезжай за всё за это
делегатом сельсовета. —
По рукам!
Пришла пора
Климу собираться.
Выезжает со двора:
— До свиданья, братцы! —
Примечай.
Москва зовет
всех на перекличку,
чтобы пашня и завод
укрепили смычку.
Паровоз рванул гужи,
только копоть курится.
Едет к выставке
*
мужик
с репою
и курицей.
Вот Москва.
Гремит вокзал.
Клим приплюнул на́ руку.
Репу с курицей связал.
Ходу.
За Москва-реку!
Ходуном гремит базар,
яркой краской жалясь.
В сто сторон его глаза
мигом разбежались.
Клима всё к себе зовет,
хоть на части тресни.
Тут и хата
и завод,
музыка
и песни.
Переполнило добро
чудо-павильоны.
Клима жмут во всё ребро
люда миллионы.
Тут и тканей облака,
тут и фрукты в глянце.
Что коты у молока,
ходят иностранцы.
Зубы их поэтому
на продукты точатся:
торговать с Советами
иностранцам хочется.
Клим в ухмылку:
— Не таков!
Выучен недаром:
раньше щупали штыком,
а теперь —
товаром.
Я чем хуже?
Вот те на! —
Клим ругнулся крепко
и расставил экспонат —
курицу и репку.
По рядам аж шум пошел,
все сбежались живо.
— Это, братец, хорошо!
Репища на диво. —
А на курицу народ
на аршин разинул рот —
в ней усердья без конца:
в сутки по три яица.
Длится выставки осмотр.
Истекает время ей.
На неделе на восьмой
награждают премией.
— Так как Клим у нас герой
не в словах, а в деле,
наградить его
горой
всяческих изделий. —
Клим в ответ на слово их:
— Сделайте, столичные,
чтоб изделия — свои,
а не заграничные. —
Мчится Клим
во весь опор
в складочное место.
Получай
вещей набор
от Резинотреста.
Глянул Клим
тюку во щель
и застыл довольный.
Видит:
выводок вещей
с маркой треугольной.
Клим подвесил хорошо
вещи за спиною.
В это время
дождь пошел
в руку толщиною.
Дождь дорогу замесил.
Люди
по дороге
выбиваются из сил,
извлекают ноги.
Клим смекает:
— Путь далек.
Я — шагать не лошадь. —
И немедленно
извлек
из тюка
галоши.
— Без галош тяжело ж! —
И пошел довольный
в паре новеньких галош
с маркой треугольной.
Каплет с носа,
каплет с уха,
а в галошах
всюду сухо.
Каплет с уха,
каплет с носа,
а галошам
нет износа.
Снизу сухо.
Но зато
сверху
мочит начисто.
Клим в тючок.
А там
пальто,
лучшее по качеству.
В это время
грузовик:
— Землячок!
Садись-ка!
Городок-то наш велик,
и вокзал не близко —
Только вымолвил, —
как вдруг
крякнула машина.
И взвинтила грязь вокруг
лопнувшая шина.
Клим к шоферу
(тюк в руке):
— Не бранись, дружище.
Покопаемся в тюке —
что-нибудь подыщем. —
Глядь шофер —
и ну — сиять,
как обжора в полдник:
— Это шинища на ять.
Марка — треугольник. —
Шину живо подвязал.
Сел.
И в тучах дыма
в две минуты
на вокзал
он доставил Клима.
Обнялись.
Один комок.
Чмок шофера в личико
— Ты помог, да я помог,
вот и вышла
смычка. —
Поезд вьется, что налим,
по дороге ровной.
На деревню едет Клим,
дядя премированный.
По деревне
гам и гуд.
Изо всех дворов бегут.
Клим
от гордости разбух,
тюк на плечи —
да в избу.
На полати,
на кровать
влезло Климье племя.
Просят тятьку
открывать
поскорее премию.
Усмехнулся Клим в усы.
Как открыл корзину —
так и брызнуло в носы
запахом резины.
Хоть ты смейся.
Хоть ты плачь.
Глазу стало больно:
красный мяч, да пестрый мяч,
и большой футбольный.
— Эй, сынки!
Лови мячи.
В небеса мячи мечи,
подшибай ангелят,
что крылами шевелят. —
Вдруг
глядит:
в уголок
малец трубку поволок.
И привычной хваткою
стал крепить рогаткою.
Клим от хохота растаял:
— Ах ты, вобла стиранна!
Эта трубка
не простая,
а отнюдь клистирная.
Дорогие вещи вот
тащишь
без разбора.
Эту трубку
пустим в ход
в случае запора. —
— Эй, девчонки!
Ваш черед. —
Подошли вострушки.
Из корзины
Клим
берет…
Что берет?
Игрушки.
В восемь пар открытых ртов
взвизгнули девицы.
Куклы,
звери всех сортов —
и не надивиться.
Каждой — кукла из резины
(а подавишь —
пискает).
Дали кукле имя Зины,
кукле
пузо тискают.
— Получай еще новинку,
кто у вас тут школьник.
Для стирания
резинку
марки «Треугольник». —
Школярам кричит и мать:
— Эй вы,
голодранцы!
Чтобы книжек не трепать,
получайте ранцы.
Чтоб не видеть
мне
у вас
грязной образины,
получите-ка сейчас
губки
из резины.
Эта губка,
что метла.
Сор с лица метет дотла. —
— На! Хозяйка!
Получи
младшему ребенку,
чтоб постель не промочил,
на подстил
клеенку.
Эх! Куда поденутся
скверные привычки —
в рот совать младенцам
тряпочки-затычки!
Чем беднягушке совать
в рот свои обноски,
есть на свете —
помни, мать, —
«Треугольник»-соски.
Агрономы же велят
соски взять и для телят. —
Соской
Клим
в один присест
оделил ребенка.
— Ну, старша́я из невест,
вот тебе
гребенка. —
Не гребенка,
а краса,
вся из каучука.
Я гребенкой волоса
виться научу-ка.
Лягут волосы верней,
хороши собою.
И не будет
от парней
никогда отбою.
— А тебе,
мой старший сын,
гребешок кармановый.
Расчеши себе усы,
красоту подманывай. —
Дети кукол теребят.
Весело и дешево.
Только плачет у ребят
драная подошва.
— Ничего! —
ответил Клим. —
Мой подарок — стойкий.
Из резины слажу им
каблуки-набойки.
Не пробьет их пистолет,
не разносишь в триста лет. —
И с улыбкой на губах
старшенькому
Мишеньке,
чтобы пот не ел рубах,
подстегнул подмышники.
Клим уселся у стола
и промолвил:
— Жёнка!
Стол к обеду устилай
скатертью-клеенкой.
Коль прольешь, к примеру, щи,
не волнуйся,
не пищи.
С нею жить
сплошной расчет —
сквозь нее не протечет. —
Клим поел.
Откинул ложки.
Под кровать метнул галошки.
Начал Клим зело сопеть.
Сын же взял велосипед.
Хвастаясь машиною,
гонит новой шиною.
В стойле сыплется овес.
Меринок пирует.
Клим и мерину привез
из резины сбрую.
Вдруг кричат:
«Горим!
Горим!»
Брызнули ребята.
У соседа,
видит Клим,
загорелась хата.
Не стесняясь никого,
Клим
на это место
мчит с пожарным рукавом
от Резинотреста.
Был с пожаром бой там.
Двинул Клим брандсбойтом
и зарезал без ножа
начинавшийся пожар.
Обнимают Клима все.
Славят за услугу.
Трепыхается сосед,
стонет с перепугу.
Шел деревней бабий вой —
хуже нету песни ж!
Аж, казалось,
головой
на две части треснешь.
Головы не арбузы́.
Фельдшер баит:
— Надо ведь
гуттаперчевый пузырь,
льдом набив, прикладывать.
Только, видно, ищем зря.
Где достанешь пузыря? —
Клим,
увидевши испуг:
— На! —
кричит, —
отверчивай!
Вот пузырь тебе, мой друг,
самый гуттаперчевый. —
Детвора,
бородачи,
парни
и девицы,
псы,
телята
и грачи —
все
пошли дивиться.
Удивился даже боров.
Клим заметил:
— Эка!
У меня
таких приборов
целая аптека.
Даже если в теле зуд,
вскипятишь водицы
в гуттаперчевом тазу
в горнице помыться.
Если с грыжей трудно жить,
надевайте бандажи́.
Кость сломал —
бинтуй излом
гуттаперчевым узлом. —
Климу счастье подошло.
Клим — мужик любимый.
Все родимое село
уважает Клима.
На задворках гул и гам
от игры футбольной.
Парни,
волю дав ногам,
прыгают довольные.
Что́ ругаться по дворам,
сыпля колотушки?
Заиграла детвора
в разные игрушки.
Попик высох.
Еле жив.
Храм —
пустое место.
Все село заворожил
тюк Резинотреста.
— Это что! —
смеется Клим. —
Дай
на ноги станем, —
непременно полетим
на аэроплане.
Снарядим его у нас,
выстроим машину.
Подкуём летуна
собственною шиной.
Загранице ни на руб
не давай нажиться.
Живо
деньги
удерут
в эту заграницу.
Если ж станем брать свое,
будет нам лафа житье. —
И добавил Клим, ярясь:
— Мы других не плоше.
Через всяческую грязь
проведут галоши.
Если ж враг захочет съесть
нас и нашу ношу,
как бы тем врагам не сесть
в эту же галошу!
1923 г.