Ночною темнотою
Покрылись небеса,
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятный перервался
В начале самом сон.
«Кто так стучится смело?» —
Со гневом я вскричал.
«Согрей обмерзло тело, —
Сквозь дверь он отвечал. —
Чего ты устрашился?
Я мальчик, чуть дышу,
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечку засветил,
Не медливши нимало,
К себе его пустил.
Увидел, что крилами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я теплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
Дос_у_ха выжимал.
Он чуть лишь ободрился,
«Каков-то, — молвил, — лук,
В дожже, чать, повредился».
И с словом стр_е_лил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко засмеялся
И тотчас заплясал.
«Чего ты испугался? —
С насмешкою сказал. —
Мой лук еще годится,
И цел и с тетивой;
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой».[1]
[1]»Ночною темнотою…» Впервые — Риторика, 1748, 309. Перевод из одного из подражателей Анакреона. Ломоносов «чрезвычайно искусно воспроизвел напевный характер оригинала, создаваемый совпадением четкого ритмического членения с синтаксическим членением текста. Перевод в общем точен; в начальных строках устранено описательное обозначение поздней ночной поры («когда Медведица поворачивается в руке Боота»), которое в переводе выпадало бы из простого и непринужденного стиля стихотворения» (Ломсносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с. 932-933). Это стихотворение завоевало популярность в самых широких кругах еще при жизни Ломоносова, стало одной из любимых песен. Курганов поместил его в своем знаменитом «Письмовнике», одной из самых читаемых книг в России на рубеже XVIII-XIX вв., чем способствовал еще большему его распространению (см.: Российская универсальная грамматика, или Всеобщее писмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку с седмью присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных вещей. Спб., 1769, с. 320). Это ломоносовское стихотворение было известно и любимо вплоть до второй половины XIX в. Так, в романе Н. С. Лескова «Соборяне» Ахилла Десницын изливает душу песней «Ночною темнотою…» (отчасти переиначивая слова Ломоносова, как, впрочем, всегда случается, когда песня становится народной). Популярность ломоносовского стихотворения объясняется прежде всего легкостью и простотой поэтического языка, непринужденностью и естественностью интонации. Эти качества стихотворения «Ночною темнотою…» особенно отчетливо выступают при сравнении его с державинским «Купидоном» (1797), являющимся переводом той же самой анакреонтической оды, Несмотря на то что стихотворение Г. Р. Державина написано полвека спустя, когда русский литературный язык был уже достаточно разработан, пластичен, ломоносовское произведение явно выигрывает именно в смысле простоты и непринужденности, какой-то даже грациозности (что, конечно, не может бросить тень на поэтическую репутацию Г. Р. Державина, лирика в высшей степени неровного, но гениального и великого в самых его неровностях):
Под Медведицей небесной,
Средь ночныя темноты,
Как на мир сей сон всеместный
Сыпал маковы цветы;
Как спокойно все уж спали
Отягченные трудом,
Слышу, в двери застучали
Кто-то громко вдруг кольцом.
«Кто, — спросил я, — в дверь стучится
И тревожит сладкий сон?»
«Отвори, чего страшиться? —
Отвечал мне Купидон. —
Я ребенок, как-то сбился
В ночь безлунную с пути,
Весь дождем я замочился,
Не найду, куда идти».
Жаль его мне очень стало:
Встал и высек я огня;
Отворил лишь двери мало,
Прыг дитя перед меня.
В туле лук на нем и стрелы;
Я к огню с ним поспешил,
Тер руками руки мерзлы,
Кудри влажные сушил.
Он, успел лишь обогреться,
«Ну, посмотрим-ка, — сказал, —
Хорошо ли лук мой гнется?
Не испорчен ли чем стал?»
Молвил и стрелу мгновенно
Острую в меня пустил,
Ранил сердце мне смертельно
И, смеяся, говорил:
«Не тужи, мой лук годится,
Тетива еще цела».
С тех пор начал я крушиться,
Как любви во мне стрела.
Год написания: 1747