ПОДРАЖАНИЕ
(«Я видел смерть: она сидела…»)
. . . . . . . . . . . .
Прости, печальный мир, где темная стезя
Над бездной для меня лежала,
Где жизнь меня не утешала,
Где я любил, где мне любить нельзя!
Небес лазурная завеса,
Любимые холмы, ручья веселый глас,
Ты, утро — вдохновенья час,
Вы, тени мирные таинственного леса,
И всe — прости в последний раз!
Ты притворяешься, повеса,
Ты знаешь, баловень, дорогу на Парнас.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
. . . . . . . . . . . .
Приди, меня мертвит любовь!
В молчанье благосклонной ночи
Явись, волшебница! Пускай увижу вновь
Под грозным кивером твои небесны очи,
И плащ, и пояс боевой,
И бранной обувью украшенные ноги…
Не медли, поспешай, прелестный воин мой,
Приди, я жду тебя: здоровья дар благой
Мне снова ниспослали боги,
А с ним и сладкие тревоги
Любви таинственной и шалости младой.
По мне же, вид являет мерзкий
В одежде дева офицерской.
ИЗ ПИСЬМА
Есть в России город Луга
Петербургского округа.
Хуже б не было сего
Городишки на примете,
Если б не было на свете
Новоржева моего.
Город есть еще один,
Называется он Мглин,
Мил евреям и коровам,
Стоит Луги с Новоржевым.
ДОРИДЕ
Я верю: я любим; для сердца нужно верить.
Нет, милая моя не может лицемерить;
Все непритворно в ней: желаний томный жар,
Стыдливость робкая-харит бесценный дар,
Нарядов и речей приятная небрежность
И ласковых имен младенческая нежность.
Томительна харит повсюду неизбежность.
ВИНОГРАД
. . . . . . . . .
Краса моей долины злачной,
Отрада осени златой,
Продолговатый и прозрачный,
Как персты девы молодой.
Мне кажется, тому немалая досада,
Чей можно перст сравнить со гроздом винограда.
ЖЕЛАНИЕ
(«Кто видел край, где роскошью природы…»)
. . . . . . . . . . . . .
И там, где мирт шумит над тихой урной,
Увижу ль вновь, сквозь темные леса,
И своды скал, и моря блеск лазурный,
И ясные, как радость, небеса?
Утихнут ли волненья жизни бурной?
Минувших лет воскреснет ли краса?
Приду ли вновь под сладостные тени
Душой заснуть на лоне мирной лени?..
Пятьсот рублей я наложил бы пени
За урну, лень и миртовы леса.
На странице, где помещено обращенное к Е. А.
Баратынскому четверостишие «Я жду обещанной тетради…».
Толстой написал:
Вакх, Лель, хариты, томны урны,
Проказники, повесы, шалуны,
Цевницы, лиры, лень, Авзонии сыны,
Камены, музы, грации лазурны,
Питомцы, баловни луны,
Наперсники пиров, любимцы Цитереи
И прочие небрежные лакеи.
АКВИЛОН
Зачем ты, грозный аквилон,
Тростник болотный долу клонишь?
Зачем на дальний небосклон
Ты облако столь гневно гонишь?
. . . . . . . . . .
Как не наскучило вам всем
Пустое спрашивать у бури?
Пристали все: зачем, зачем?-
Затем, что то — в моей натуре!
ПРОРОК
. . . . . . . . . . . .
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!»
Вот эту штуку, пью ли, ем ли,
Всегда люблю я, ей-же-ей!
ЗОЛОТО И БУЛАТ
Все мое,- сказало злато;
Все мое,- сказал булат;
Все куплю,- сказало злато;
Все возьму,- сказал булат.
Ну, так что ж?- сказало злато;
Ничего!- сказал булат.
Так ступай!- сказало злато;
И пойду!- сказал булат.
В. С. ФИЛИМОНОВУ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ
ПОЭМЫ ЕГО «ДУРАЦКИЙ КОЛПАК»
. . . . . . . . . .
Итак, в знак мирного привета,
Снимая шляпу, бью челом,
Узнав философа-поэта
Под осторожным колпаком.
Сей Филимонов, помню это,
И в наш ходил когда-то дом:
Толстяк, исполненный привета,
С румяным ласковым лицом.
АНЧАР
. . . . . . . .
А князь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы,
Тургенев, ныне поседелый,
Нам это, взвизгивая смело,
В задорной юности читал.
ОТВЕТ
. . . . . . . . . . .
С тоской невольной, с восхищеньем
Я перечитываю вас
И восклицаю с нетерпеньем:
Пора! В Москву, в Москву сейчас!
Здесь город чопорный, унылый,
Здесь речи — лед, сердца — гранит;
Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.
Когда бы не было тут Пресни,
От муз с харитами хоть тресни.
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет водэ, изливаясь из урны разбитой:
Дева над вечной струей вечно печальна сидит.
Чуда не вижу я тут. Генерал-лейтенант Захаржевский,
В урне той дно просверлив, воду провел чрез нее.[1]
[1]Надписи на стихотворениях А.С.Пушкина. — Надписи, опубликованные племянником С.А.Толстой, поэтом и философом Д.Н.Цертелевым, были сделаны на лейпцигском издании стихотворений Пушкина 1861 г. (Этот экземпляр, по-видимому, безвозвратно пропал.) Стихотворения Пушкина цитируются по этому изданию. Строки, написанные на той странице, где помещено стихотворение «Я жду обещанной тетради…», Цертелев связывал именно с этим четверостишием, между тем толчком для их написания были скорее напечатанные рядом стихотворения «Баратынскому из Бессарабии», «Друзьям», «Адели»; в них фигурируют «Вакха буйный пир», «звук лир», музы, «питомцы муз и Аполлона», хариты, Лель. «Везде, где попадаются слова Лель, повеса, шалуны, цевницы, хариты, — писал Цертелев, — Толстой подчеркивает их и снабжает примечаниями… Против некоторых стихотворений стоят краткие восклицания: «хорошо», «великолепно», «вот это я понимаю», но большею частью примечания имеют характер шутки». Наконец, Цертелев утверждает, что надписей Толстого было множество. Продолжение «Золота и булата» приписывалось также М.Л.Михайлову. Мглин — уездный город Черниговской губернии; в Мглинском уезде находилось имение Толстого Красный Рог. Авзония — Италия. Цитерея, или Киферея (греч. миф.) — одно из прозвищ Афродиты (остров Кифера был одним из центров культа Афродиты). Филимонов В.С. (1787-1858) — поэт, беллетрист и драматург. Захаржевский Я.В. (1780-1860) — начальник царскосельского дворцового управления.
Год написания: без даты