На западе подъемлется заря,
На встречу ей кипит народ могучий
И шлет привет наследнику царя,
Сливая гул из всех любви созвучий.
И вздрогнула от радости святой
Вся русская земля, заколебалась:
«К нам будет гость державный, наш родной!»
И мыслью той, как солнцем обновлялась:
«Дум царственных отеческую цель
Исполни, гость, слей душу ты с полсветом!
Вступил он в путь, и Руси колыбель
Он первую почтил своим приветом.
Сам Рюрик-князь, с дружиной удалой,
На Новгород из светозарной тучи
Глядит и пьет из чаши круговой
Янтарный мед, как радость их, шипучий;
А там, нося святыню честных ран,
Монгольских мук нетленное преданье,
Князь Михаил с небес склоняет стан,
Своей Твери он слышит ликованье:
«Нежданный здесь!» У всех забилась грудь,
И Тверь его с любовью угостила,
И вся, как взор один, следила путь,
Где встретит гость иного Михаила.
Витая над обителью святой,
Где Русь нашла единство и спасенье,
Он с неба шлет невидимой рукой
Напутное тебе благословенье.
Он предок твой, Петра высокий дед,
Кем лжецарей окончен пир кровавый.
Родник всех дел великих, всех побед,
И первый луч неугасимой славы.
Взгляни: волной сменяется волна,
Тесна для них широкая дорога;
Спешат к тебе всей Руси племена
Твой встретить взор и громко славят бога.
Что град, что весь, — всё здравый русский ум,
Плоды труда и русское приволье;
Для чувств добра, для благотворных дум
Везде царю роскошное раздолье.
И где предел? Там — гранью Арарат,
Тут — вечных льдов полярные громады,
И та же мысль всё движет: все горят,
Ждут на всю жизнь одной себе отрады.
Но здесь — чья тень? Кто в думу погружен?
Над Иртышем стоит Ермак печальный.
Всё скорбь одна его тревожит сон,
Опальный сон: обрел он край опальный.
Века идут, о берег бьется вал,
И каждый вал приносит плач изгнанья.
Не край, а мир Ермак завоевал,
Но той страны страшатся и названья.
Взирай: крутит Иртыш; до крайних стран
Промчалась весть, за нею ликований
Несется гром, и льдяный Океан
Заискрился от радужных сияний.
Слилась Сибирь в гимн радости; сердца
В ее сынах забились русской кровью,
Боготворя отечества отца,-
К тебе они исполнены любовью.
Сибирь стрясла двухвековой укор
И — вся восторг — к стопам твоим припала.
Как сладостен ей первый царский взор!
Твой взор блеснул, и рушилась опала.
Минула ночь: от солнца тьма бежит;
Теперь Сибирь не та же ли Россия?
Уж гостя нет! но вся еще дрожит,
Храня о нем предания святые.
Уж гостя нет! Куда ж далекий путь
Лежит царя возлюбленному сыну?
Туда, где Русь ему откроет грудь
И крепкий дуб окажет сердцевину,
Приволжие — горнило русских сил,
Где Нижний-град разгул готовит царский
И где четой хранительных светил
Нам светятся и Минин и Пожарский.
А там, как Рим, разлегшись на холмах,
Взнося тьмы глав, святыни украшенье,
Москва хранит их памятник в стенах,
Как вечное потомства вдохновенье.
Спасенья град, где враг великий пал,
Чья длань грозой победною владела;
Святый костер, где гибли лях и галл
И дважды Русь как феникс возъюнела,
Москва! Москва! В чьем русском сердце нет
Отзывных чувств на клик сей величавый?
Она блестит и славой древних лет,
И твоего рожденья юной славой;
Свой первый взор ты кинул на Москву,
Твой первый звук отгрянул в них громами,
Внемли ж ее восторженному зву
И озари престольную очами,
Всей юностью и красотой,
Ее надежд небесным ясполненьем!
Святи ж и будь нам радостной судьбой,
Нас радуй всех безоблачным воззреньем.
Но подвиг твой не кончен! Не свершен
Возвышенный урок самодержавья.
Ты слышишь ли печерский звон
Над первою купелью православья?
Туда твой путь: во сретенье спешит
Весь Киев-град веселыми толпами.
И самый Днепр торжественно шумит
Под мирными обители стенами.
Лазурь небес раскрылась над тобой.
Сплетясь в венцы, горят лучи златые,
И райскою сияют в них красой
России всей хранители святые;
Ко господу возносятся хвалой
Апостол-князь и все светила веры,
И вторят им из глубины земной
Угодников священные пещеры.
От бога — власть и в господе предел
Путей земных и всех благих деяний.
Конец пути в святыне ты обрел,
Исполнив цель высоких назиданий.
Ждет гостя царь: крылатых сто полков
Приветствуют их сладкое свиданье;
И примет сын награду всех трудов,
Родителей державных целованье.
В тот самый миг, склоня колено в прах,
Взнесет царю
чело свое Россия;
Признательность блестит в ее очах,
Уста дрожат от радости немые,
И свежих чувств всей юностью горит,
Могучим вся восторгом пламенеет
И за тебя его благодарит:
Мужаясь в нем, она в тебе юнеет,
Благодарит за свет твоих очей
Царя-отца и кроткую царицу,
Прозрев в тебе бессмертный цвет царей
И будущих судеб своих денницу.[1]
[1]»На западе подъемлется заря…» . Впервые- изд. 1883 г., стр. 60-65, под заглавием: «На проезд наследника престола, цесаревича Александра Николаевича в 1837 году», где опубликовано по списку М. А. Назимова (ИРЛИ, ф. 265, оп. 2, No 1873). Из переписки А. Е. Розена и Назимова (ИРЛИ, Р I, оп. 24, ед. хр. 49, л. 111-111 об.) выясняется, что среди записей А. Е. Розена стихотворения этого не было; он поместил его в изд. 1883 г. дополнительно, только на основании текста, присланного ему М. А. Назимовым (напечатано стихотворение в изд. 1883 г. неисправно). Нам известен также еще один список этого стихотворения в архиве Вяземских, без упоминания имени О., за подписью: NN. Хотя на Кавказе О. и М. А. Назимов, как известно, сдружились однако ранее, в Сибири, они даже не встречались (М. А. Назимов на каторге не был, находился все время на поселении). Назимов не был достаточно осведомлен о том, что предшествовало кавказскому периоду творчества О. Так, например, в 1870 г. им была предоставлена М. И. Семевскому лишь вторая половина стихотворения, написанного на смерть Д. В. Веневитинова, причем М. А. Назимов даже не знал, что оно посвящено памяти Веневитинова, и, кроме того, неверно указал возраст О. Тогда же на списке стихотворения О. «Как сладок первый день…» он пометил: «Река Усьма в Уральском хребте», в то время как Усьма (точнее — Усмань) протекает за 1000 километров от Урала. Если допустить, что стихотворение, о котором идет речь, действительно написано было О., то его можно понимать только как вынужденное средство добиться перевода на Кавказ, о чем О. просил Николая I в начале мая 1837 г. Так и рассматривал это стихотворение И. А. Кубасов (изд. 1934 г., стр. 92-93, 402-403). Однако гипотеза И. А. Кубасова о пересылке О. стихотворения из Ишима в Курган поселенным там декабристам для передачи его В. А. Жуковскому, сопровождавшему Александра в путешествии по России, малоправдоподобна; во всяком случае, решительно никаких сведений о передаче стихотворения В. А. Жуковскому в Кургане мы нигде не находим. А. Е. Розен, рассматривая в своих «Записках» послание О. к отцу как повлиявшее на решение Николая I (что также не соответствует действительности — см. примечание к этому посланию), ничего не говорит о стихотворении, посвященном приезду наследника. Это особенно странно, поскольку А. Е. Розен посвятил в «Записках» ряд страниц приезду Александра в Курган, встрече с В. А. Жуковским и своим попыткам ходатайствовать через него о возвращении в Россию. Почему же Назимову стихотворение известно, а А. Е. Розену неизвестно? Н. И. Лорёр также был в Кургане в это время, он также описывает в своих «Записках» встречи с В. А. Жуковским, подробно пишет на соседних страницах об О. и опять-таки не упоминает об этом стихотворении. Правда, до Н. М. Муравьева (бывшего в 1837 г. еще в Петровском заводе) дошли какие-то поздние сведения о стихотворении О. в честь наследника, но похоже, что в действительности речь шла о послании к отцу (Муравьев писал о желании О. «отдаться заботам о престарелом отце» — из письма Муравьева к матери от 19 января 1840 г. см. Н. М. Дружинин. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933, стр. 268). Однако, даже если и существовало подобное стихотворение О., оно никак не могло быть тем именно, которое напечатано в изданиях 1883 и 1934 гг. Дело в том, что в нем с точностью описан весь маршрут Александра, как до посещения Сибири (май 1837 г.), так и после его отъезда из Сибири, вплоть до окончания путешествия 19 октября, что стало известно из печати лишь в ноябре. Кроме того, в стихотворении есть намек на частичную амнистию поселенным в Сибири (не политическим) преступникам, которая была объявлена после отъезда оттуда Александра. Как же мог все это предвидеть О., сидя в Ишиме, в мае того же года? Остается — пусть нелепое — предположение, что стихотворение О. мог написать на Кавказе, в 1838 г.! Но, во-первых, Муравьев объяснял поступок О. именно желанием вырваться из Сибири. Во-вторых, стихотворение явно написано в Сибири: об этом говорит его первая строка («На западе подъемлется заря») — иначе она просто бессмысленна! — и особый, «местный» тон строф, посвященных посещению Сибири. Тем не менее все же, поскольку стихотворение находится в тетради М. А. Назимова 1870-х годов, озаглавленной «Стихотворения Александра Ивановича Одоевского», и мы не в состоянии это объяснить, помещаем стихотворение в числе приписываемых.
Год написания: без даты