По-Русски сочинять возможно чисто, плавно,
И при Неве стяжать бессмертно имя славно.
Препоны нет к тому. — Ужель единый Галл
Лавровые леса себе отмежевал?
Ужели он один ток светлый Иппокрены
Умел соединить с струями чистой Сены?
Не спорю — многие французские певцы
Приобрели давно бессмертные венцы;
Но сколько и у них на Пинде захромали
И, Муз искав, весь век в глаза их не видали?
Котинов множество, Прадонов бедных тьма;
Язык не виноват, коль нет в творце ума;
И естьли в голове не лягут мысли ладно,
Как ревность ни пылка — ты петь не будешь складно.
Мне скучен, надоел без доказательств крик,
Что груб, невычищен и беден наш язык;
Что нам возможно петь Царей, Героев, Бога,
Но что шутливого не достает нам слога;
Нет той веселости, той нежности в речах,
Какими славятся Певцы в других странах;
Что длинные слова, реченья стародавни
Не могут быть легки, затейливы, забавны;
Что менее ста лет у нас поют Певцы;
Что мы наставники себе и образцы.
Бесспорно — наш язык богатый, сильный, стройный,
Всем мыслям, чувствиям и лицам всем пристойный,
Являет способы обильные певцам
Греметь победну песнь Героям и Царям.
Коль Россам свойствен дух Виргиния, Мильтона,
Почто быть может чужд им дух Анакреона?
И резвый купидон, и общество зверей,
И острый Мома двор, и Флора средь полей
В России множество наперсников имели,
Которые луга, кустарники воспели;
И, тайные открыв натуры красоты,
На Северных снегах рассыпали цветы.
Потомству огласят Квинтилианы строги:
Здесь милой Душеньки построены чертоги.
Французы! ваш язык не то, что прежде был;
Свой блеск и красоту от Муз он получил.
Корнелий мыслию высокой удивляет,
Расин приятностью и чувствами пленяет,
Зрит тайны Молиер сокрытые сердец,
Берет Де Ла Фонтен за басенки венец.
Не сам язык возник, но разумы крылаты,
Но огненны сердца, но чувствия богаты
Удобны сообщить ему безмерный вес
И молнии рождать, и гром свести с небес.
У нас Мароны все, и все восторгом дышут;
Возьмут чернильницу, перо, бумагу — пишут.
В искусстве не узнав ни правил, ни конца,
Печатают стихи и ждут от Муз венца.
Но естьли бредни их венчает смех народный,
Творец не виноват; — а кто ж? — язык бесплодный!..
Не диво, что у нас стихов негодных тьма,
В которых смысла нет, ни вкуса, ни ума.
Тот хочет быть высок, другой быть хочет сладок,
Совсем не ведая, что слог и что порядок.
Один, из старины тяжелый взяв запас,
Которого поднять не в силах сам Пегас,
Чтоб вежливей сказать, сплести любви веночки,
Любезной говорит: _мы быхом голубочки_!
Тот к другу в грамотке, прияв нам чуждый тон,
_Из Киева в Москву приходит на поклон_; {7}
И, оборот схватя несвойственный и бедный,
Приносит языку красы в подарок вредны.
Мне скажут вопреки: «Отколь примеры взять?
Где в слоге оборот красивый почерпать?»
Творцу искусному не может быть препоны;
Гласит он языку, как Царь, свои законы.
Из груба вещества, из мраморных столбов
Бессмертный Фидиас образовал Богов.
Гораций — славный Муз любимец и любитель,
Совместник Пиндара, Поэтов просветитель,
Давно прекрасными стихами возвестил, {8}
Что рок здесь всем вещам пределы положил;
Что горы рушатся и понты иссыхают,
Подобно так слова конец себе сретают.
Употребленье, Царь всевластный языков,
Приемлет новые на место старых слов.
И ты, певец, не чти в числе красот великих
Невнятный никому набор речений диких;
Согласно с временем, речь плавну избери,
Как нежны Грации, стихами говори.
Так Римлян Флакк учил, так поучает Россов
Наш Северный орел, великий Ломоносов,
Он древня языка проник высокой дух,
Но оскорблять не смел ни разум наш, ни слух.
Как гордая река, стремяща быстры волны,
Так он, величеством и светлым духом полный,
Определяет цвет и виды всем вещам,
Прельщает звуками и вес дает словам.
Венчают похвалой его потомки поздны,
Певцам судьи сии неумолимы, грозны.
Он знал высокой дух искусством подкреплять
И слово каждое где должно поставлять.
Коль спросишь: где язык? — возьми Славянски книги,
И их не почитай за тяжкие вериги;
Они светильники, хоть от премены лет
Их луч не теплоту, а блеск единый льет.
Бессмертны красоты в сатирах Кантемира,
Но слог подвергнулся премене общей мира.
Бери сокровища из древней кладовой,
Придав им новые и образ и покрой;
Располагай стихи ты правильно по-Русски;
Ни мысли не слагай, ни речи по-Французски.
Не спорю я о том, хорош чужой язык,
Но, с Русским смешанный, несвойствен, груб и дик;
Хотя исполнен ты, Пиит, огня и дара,
Без знанья в языке не мчись вослед Пиндара;
Когда язык себе чрез труд не покорил,
На подвиг не дерзай, — в тебе не станет сил.
Душа поэта дар — я утверждаю смело;
Но краски где возьмешь очам представить тело?
Готовы бытия природы на руке;
Но дар их оживлять — искусство в языке.
Как Ариадны нить влюбленному Тезею,
Язык поэту вождь, какой идти стезею.
Местоимение, Наречие, Глагол,
Пускай бессмыслицы — вина пииту зол.
Соединение меж рифмы и рассудка
Покажется смешно, однако, и не шутка.
На Пинде множество преславнейших певцов,
Слог чистый не блюдя, мрачили блеск венцов.
Виргилий и Расин язык не оскорбляли,
И слога чистотой читателей пленяли.
Коль знаешь свой язык, дерзай бесстрашно в путь:
Попутный ветр тебе приятно будет дуть;
Ты быстро пролетишь места, где гор вершины
Грозят обрушиться морских валов в пучины,
Где бурей грозных Царь, где яростный Борей
Двумя стихиями разит среди морей.
Коль в мысли дерзостной предпримешь подвиг звучный
Потрясть Олимпа свод, как Бриарей сторучный,
Тебя не устрашит ни гнев морских валов,
Ни пламень тартара, ни грозный треск громов.
Коль дух твой угнели явления ужасны,
Предстанет пред тебя натуры лик прекрасный:
Там холмик, там ручей, там кроткий василёк,
Там Сильвия плетет для милого венок,
Зефиры нежатся, поверх воды порхают,
Лилеи с розами, сцепясь, благоухают;
Стекается красот многообразных тьма
Для мысли пламенной, для сердца и ума.
Будь мыслями высок, а в слоге чист и плавен,
Тогда твой будет стих величествен, забавен;
Тогда бери кинжал, или с зверьми шути:
К Кастальскому ключу другого нет пути.
Коль чужд тебе язык, иль скуден дар природный,
Простися с Музами, твой будет труд бесплодный.
От стихотворного отстань ты ремесла;
Ползущих на Парнасе не умножай числа.
Год написания: 1803